Показать сообщение отдельно
Старый 28.03.2017, 13:05   #617
Carassius
Гвардеец Гавани Корсаров
Баталер
 
Аватар для Carassius
 
Регистрация: 21.12.2011
Адрес: Земля
Сообщений: 2,963
Нация: Испания
Пол: Мужской
Офицеры Корабли
Репутация: 477

Награды пользователя:

По умолчанию Re: Обсуждение книг / Что вы сейчас читаете

Прочитал "Воскресение" Льва Толстого.

Когда ты читаешь признанную классикой книгу, ты ожидаешь от неё многого. Ответов на вечные вопросы — кто такой человек, для чего он живёт на свете, что такое любовь. В случае с русской классикой к этому прибавляется ещё и осознание того, что эти книги — часть нашего культурного наследия, часть того, что делает русского человека русским. Большие ожидания, адресованные этим книгам, порождают и высокие требования к ним.

Несколько слов о персонажах:

Нехлюдов в начале романа — это неприкаянный, бесцельно болтающийся по жизни человек, что отчасти роднит его с ранним Вронским. Службу он бросил ради творчества, таланта к которому, как сам позже понял, он не имеет. В молодости пытался отстаивать свои (вернее, почёрпнутые из книг иностранных мыслителей) убеждения, в зрелом возрасте тихо отказался от них ради продолжения обеспеченной жизни. Его действия по отношению к Масловой — это и покаяние, и стремление воскресить в ней человека, и попытка заполнить пустоту в собственной душе. Поездка Нехлюдова по своим имениям и передача земли крестьянам — это своеобразное паломничество кающегося грешника. А вот готовность Нехлюдова простить Маслову за «шашни с фельдшером» (сейчас речь не о том, что на самом деле их не было) иначе как глупостью и отсутствием чувства собственного достоинства не назовёшь. Делать что-то хорошее имеет смысл для тех людей, кто осознаёт ценность этого хорошего. Если человек не осознаёт сделанного ему добра — это бесполезное метание бисера перед свиньёй. Замечу ещё, что сам Нехлюдов в аналогичной ситуации сдержался и устоял перед чарами Mariette. Очень хорошо удалось Толстому сравнение знакомства Нехлюдова с рабочим народом, ехавшим в вагоне третьего класса, с чувствами путешественника, открывшего новый для себя мир.

В сущности, главный герой в романе один — Нехлюдов, и именно его душевные терзания и его преображение больше всего занимают Толстого. Масловой действительно большое внимание уделяется только в начале книги, в эпизодах, описывающих её раннюю жизнь после соблазнения и пребывание в тюрьме. На протяжении большей части же романа она скорее второстепенный персонаж, через которого автор полнее раскрывает образ Нехлюдова, чем полноценная главная героиня. Благодаря отказу от прежнего занятия, смене обстановки — общению с новыми, более развитыми людьми, и жертве Нехлюдова в ней воскресает человечность. Это позволило ей осознать жертву Нехлюдова; преобразившаяся Катюша не принимает эту жертву и, в свою очередь, жертвует уже собой, чтобы не связывать его. Другой вопрос, что в результате этого счастлив не стал никто из них двоих. Очень показательна её фраза «простите, если я не то делаю, что вы хотите», произнесённая во время последней встречи и прощания с Нехлюдовым. Этот момент напоминает читателю о том, что нельзя ожидать, что человек, ради которого мы что-то делаем и жертвуем чем-то, непременно будет соответствовать нашим придуманным ожиданиям. Это живой человек с собственной волей и собственными желаниями, а не идеальный образ, послушный воле того, кто его придумал. Кроме того, образ Масловой — это напоминание о том, что женщина — это в первую очередь человек, заслуживающий уважения, понимания и любви, а не только средство для удовлетворения мужских потребностей, как сама героиня считала в определённый период своей жизни.

Мисси жалко. Действительно, женщине нередко бывает крайне сложно найти себе хорошего мужа. Мужчине как-то проще в этом отношении, всё же.

Толстой ярко и как-то даже старательно, нарочито показывает нравственную пустоту и фальшь дворянского светского общества. Это заметно, например, в эпизоде суда над Масловой — у каждого или почти каждого члена суда есть тайные грешки, хотя, казалось бы, они должны быть справедливыми и беспристрастными блюстителями закона. О внутренней пустоте дворянства свидетельствует и самомнение Нехлюдова (до его «преображения»), который привык принимать знаки уважения к себе как должное, хотя сам не смог бы объяснить, чем он их заслужил. Потеряв собственную нравственную основу, отказавшись от неё и потеряв связь с своей культурой, аристократия кидается из одной крайности в другую, пытаясь заполнить пустоту в душе — спиритизм, сектантство, революционное движение. Стремление Нехлюдова каяться и искупать свою вину служением когда-то соблазнённой им женщине — это явление того же порядка. Яркая иллюстрация потери дворянством собственной веры (рассказ о Селенине тому доказательство) — это увлечение Катерины Ивановны, которая в стремлении заполнить внутреннюю пустоту легко попадается на удочку заезжего проповедника. Сюда же относится и спиритизм старого генерала. Православие в сознании этих представителей высшего общества сохранилось не как вера, а лишь как совокупность внешних обрядов, непременных атрибутов государства, службы и успешной карьеры. И да, это свойственно только духовно развитым дворянам — многим же хватает вина и борделей, и мысли о высоком их не беспокоят. Иллюстрацией духовной пустоты образованного общества является и образ революционерки Веры Богодуховской — некрасивой, неприкаянной женщины, тайно влюблённой то в одного «соратника» по революционному движению, то в другого. Пытаясь найти своё место в мире и самоидентифицироваться, Вера примыкает к народовольцам; пытаясь убедить себя в правильности сделанного выбора, она убеждает саму себя и окружающих в благородстве своей жертвы и в своём прекрасном самочувствии в тюрьме.

Толстой нередко проводит параллели, сравнивает жизнь аристократии и народа, показывая разницу как общественной реакции, так и наказаний за примерно одинаковые поступки, совершённые дворянами и крестьянами или рабочими. Это параллель между сектантами, сосланными за изучение Библии, и графиней Чарской, которая занимается примерно тем же — неортодоксальной религиозной деятельностью, — но применительно к ней это считается лишь безобидным увлечением дамы из высшего света. Это параллель между Каменским, совершившим убийство на дуэли, и арестантом в остроге, о котором Нехлюдов говорит на обеде у своей тётки — первый из них отделается лишь заключением на гауптвахте, которое он проведёт в относительно комфортных условиях, в то время как второй отправится на каторгу.

Очень ярко Толстой описывает комизм и фальшь суда, который решает судьбу человека. Из того, какое внимание уделяли суду Толстой и Достоевский (который очень много писал о суде и разбирал несколько судебных дел на страницах «Дневника писателя»), становится ясно, насколько большое общественное значение имел суд в пореформенной России. В то же время, если Достоевский, размышляя о недостатках российской судебной системы, приходит к выводу о том, что это — следствие переходного периода, и призывает судей и присяжных действовать с опорой на искренность, сострадание и собственную совесть, то взгляды Толстого выглядят просто абсурдно.
Цитата:
…я считаю всякий суд не только бесполезным, но и безнравственным.
Некоторые идеи Толстого откровенно перекликаются с марксизмом, с пониманием государства как инструмента угнетения:
Цитата:
Нехлюдову с необыкновенной ясностью пришла мысль о том, что всех этих людей хватали, запирали или ссылали совсем не потому, что эти люди нарушали справедливость или совершали беззакония, а только потому, что они мешали чиновникам и богатым владеть тем богатством, которое они собирали с народа.
Цитата:
Суд, по-моему, есть только административное орудие для поддержания существующего порядка вещей, выгодного нашему сословию.
В то же время, немного удивило то, что Толстой ставит на одну доску фабрики, заводы и мастерские с одной стороны, и кабаки с домами терпимости — с другой. С его позиций это, конечно, понятно — что то, что другое развращает лишённого земли крестьянина, вынужденного стать рабочим-пролетарием. Интересно, как этот эпизод романа воспринимался в советское время? Заметно и то, что Толстой не любит городскую жизнь (это видно уже в первых строчках романа) и противопоставляет ей жизнь в деревне.

Описание Толстым богослужения в тюрьме просто отвратительно. И дело не в каком-то кощунстве — мы же говорим об этом со светских позиций, а не с церковных. Просто удивительно, как может человек, казалось бы, выросший в православной культуре, настолько цинично и с такими язвительными комментариями описывать одно из наиболее дорогих для этой культуры явлений. Так европейский учёный-этнограф мог бы описывать религию каких-нибудь дикарей из Полинезии. В принципе, можно провести параллель между восприятием РПЦ Толстым и образом великого инквизитора у Достоевского — и там, и там церковники именем Христа делают то, что он запретил.

Толстой прямо и непосредственно проводит мысль о дуалистической природе человека — сосуществовании в нём духовного и животного начал, причём сам он, разумеется, отдаёт предпочтение первому. Это напоминает учения самых разнообразных дуалистических сект вроде катаров.
Цитата:
Тот животный человек, который жил в нём, не только поднял теперь голову, но затоптал себе под ноги того духовного человека, которым он был в первый приезд свой и даже сегодня утром в церкви, и этот страшный животный человек теперь властвовал один в его душе.
Между прочим, складывается впечатление, что Толстой испытывает отвращение к любым проявлениям сексуальности.
Цитата:
Женщин этих сближало ещё и то отвращение, которое обе они испытывали к половой любви. Одна ненавидела эту любовь потому, что изведала весь ужас её; другая потому, что, не испытав её, смотрела на неё как на что-то непонятное и вместе с тем отвратительное и оскорбительное для человеческого достоинства.
Видимо, это прямое следствие его взглядов о двойственной природе человека, как сочетании духовного и животного начал.

Поддержание элементарного порядка в империи Толстой трактует как преступление:
Цитата:
…он получил этот особенно лестный для него крест за то, что под его предводительством тогда русскими мужиками, обстриженными и одетыми в мундиры и вооружёнными ружьями со штыками, было убито более тысячи людей, защищавших свою свободу и свои дома и семьи. Потом он служил в Польше, где тоже заставлял русских крестьян совершать много различных преступлений, за что тоже получил ордена и новые украшения на мундир…
А теперь стоит поговорить о том, что в романе действительно главное — о его идейной составляющей.

Я не могу согласиться с тем, что государственная служба непременно делает людей жестокими, безжалостными и — свободными от угрызений совести. Да, отчасти это верно — иногда приказы велят делать то, чего человек по своим убеждениям или из простого здравого смысла делать не хочет. Но выбор остаётся всегда, и выбор этот за самим человеком — выполнить приказ, пойдя против своей совести, или вопреки всему отказаться от его выполнения. Я думаю, что это не служба плоха и портит людей, а плохи люди, поступившие на эту службу. Мало ли мерзавцев делает карьеру только ради своей выгоды, или ради выражения своих низменных чувств — жестокости и желания унизить другого? Как подтверждение этого можно вспомнить эпизод избиения арестантов конвойным офицером — никто не приказывал ему бить людей, не совершивших никакого проступка, и делал он это исключительно в угоду своей низости и жестокости.
Цитата:
— Куда ж ему девчонку деть?
— Не закон это, — сказал ещё кто-то.
— Это кто? — как ужаленный, закричал офицер, бросаясь в толпу. — Я тебе покажу закон. Кто сказал? Ты? Ты?
— Все говорят. Потому… — сказал широколицый приземистый арестант.
Он не успел договорить. Офицер обеими руками стал бить его по лицу.
— Вы бунтовать! Я вам покажу, как бунтовать! Перестреляю, как собак. Начальство только спасибо скажет.
Нельзя согласиться и с мнением Толстого о том, что революционный террор и убийства непосредственно вытекают из наказаний революционеров правительством. Арест, ссылку и даже каторгу всё же нельзя ставить на одну доску с прямым и осознанным убийством (тем более с сопутствующими невинными жертвами, вроде 14-летнего мальчика из мясной лавки). Царская власть пыталась изолировать революционеров от общества, при этом сохраняя им жизнь — отправив их в ссылку. При этом политические преступники зачастую находились в привилегированном положении по сравнению с уголовными; Толстой сам об этом пишет — в то время, когда все уголовники теснились в камере, коридорах и на выходе возле параши — политические уютно сидели в отдельной камере (понятно, что это было сделано для их изоляции от уголовников — но суть-то не меняется) и пили чай с бубликами. В то время, когда каторжные уголовники шагали в Сибирь пешком, политические ехали на телеге (за исключением Симонсона, пошедшего пешком по идейным соображениям). Да и в Сибири и на Дальнем Востоке политические могли устроиться лучше, чем уголовники — хотя бы потому, что умели читать и писать, могли получить место мелкого служащего в какой-нибудь конторе, а будучи людьми образованными и просвещёнными, нередко выходцами из дворян — могли рассчитывать на снисхождение со стороны начальников. Другой вопрос, что эта относительно гуманная стратегия оказалась коренной ошибкой монархии — при таком подходе ссылка оказалась кузницей кадров для революции, местом для идейных дискуссий, обмена опытом и создания программных документов. И что царская власть получала в ответ на такое сравнительно мягкое отношение? Убийства. Толстой путает причину и следствие, или же намеренно, из-за своей оппозиционности самодержавию, не делает между ними разницы. Сколько революционеров было казнено, именно казнено, а не сослано, до репрессий Столыпина, которые были вызваны революцией 1905 года, то есть опять-таки стали ответом на действия революционеров? Сравнительно немного.

В идейном плане Толстой попросту предлагает вернуться к первобытному, примитивному состоянию общества — без законов и суда, без собственности, без иерархии. Отказ от суда, заявление о его безнравственности — это абсолютизация евангельского положения «не судите, да не судимы будете». На первый взгляд, казалось бы, верно. Но Христос говорил о человеческом прощении, не осуждении, снисходительности к недостаткам ближних своих. А судья и присяжные судят не сами по себе, а от лица общества и государства (хорошо ещё, если при этом суд действительно справедливый и бескорыстный, как предполагается в теории). Как общество будет поддерживать порядок, карать преступников, если не будет законов и суда? Толстой, наверное, сказал бы, что всё дело в среде, в которой живёт человек; исправь среду, сделай её благоприятной, искорени бедность и нищету — и никаких преступлений не будет. Но ведь кроме экономических причин преступлений, есть и психологические — зависть, ревность, ненависть. С ними-то как бороться, если наказаний за преступления нет? Отказ от земельной собственности — это верно для дворянства, паразитирующего на своих имениях (разумеется, исключения были). Но если собственности на землю не будет у крестьянина-производителя, то как обеспечить его заинтересованность в своём труде, как гарантировать его право на результаты этого труда? Если собственности на землю нет, то собирать посеянный и выращенный одним урожай будут все (земля-то ничейная), и этот один результатов своего труда не увидит и не получит. Что касается общественной иерархии, то разделение функций в любом обществе — вещь естественная. Кто-то выращивает еду, кто-то делает орудия труда, кто-то обеспечивает поддержание общественного порядка, кто-то защищает общество от внешнего врага, а кто-то координирует их усилия. Это нормально. А вот когда в результате этого общественного разделения труда одни люди начинают считать себя выше и лучше других, и когда это становится реальностью — это, с нравственной точки зрения, неверно. В этом вопросе с Толстым можно отчасти согласиться.

Большой неожиданностью для меня стало заявление Нехлюдова в споре с Рагожинским — о том, что казнь и телесные наказания более приемлемы, чем заключение в тюрьму. Спору нет, тюрьма чаще способствует не исправлению заключённого в неё человека, а его всё более глубокому погружению в мир криминала. Но, доказывая это, Толстой прямо поддерживает законное убийство и избиение? Очень странно.
Предположим, что толстовский уклад жизни реализован в масштабе одной страны. Да, это невозможно просто потому, что
Цитата:
…чтобы завести это, надо, чтобы все люди были согласны.
— Наш народ не согласишь ни в жизнь, — сказал сердитый старик.
но предположим. Про проблему преступности при отсутствии законов и ответственности за их нарушение я уже говорил чуть выше. А дальше что? Отказ от армии, потому что убийство — это преступление против нравственности? Такая страна, не способная себя защитить, очень быстро окажется в рабстве у своих сильных соседей. Что, весь мир должен жить по идеям Толстого, и тогда войн не будет? А когда это остальной мир всерьёз интересовался идеями кого-то из русских мыслителей? Нет, мир этого не примет, и тем более не будет выстраивать реальную жизнь в соответствии с этими идеями. Что же остаётся — навязать миру толстовские идеи ради всеобщего счастья? Но это же насилие, тоже преступление против нравственности.

Вот так и получается, что творчество Толстого — это только бесконечная рефлексия дворянства на тему «мы виноваты перед народом» и крайний эскапизм на псевдохристианской почве. Нужно заметить и то, что нравоучения Толстого излишне настойчивы; он будто навязывает свою точку зрения, не сильно-то стараясь придать ей художественную форму. Это не слишком приятно. Достоевский, напротив, мягко подводит читателя к пониманию своих взглядов, мастерски выражая их в образах персонажей. Подводя итог, можно сказать, что гуманистические идеи Льва Николаевича заслуживают уважения, но совершенно не реализуемы на практике.
__________________
Каждый имеет право на своё мнение. Так давайте уважать мнение друг друга.

Carassius вне форума Ответить с цитированием
Пользователь сказал cпасибо:
Дон С. (13.06.2017)