Бестужев Н. А. Избранная проза / Сост. и примеч. Я. Л. Левкович.
М.: Сов. Россия, 1983
Сей маяк находится в 14 верстах к западу от Кронштадта, в море, на маленьком островке. (Здесь и далее неоговоренные примечания принадлежат автору.)
Небо обложилось тучами, восточный ветер шумит между прибрежными камнями косы острова Ретузари. Отдаленный дождь скрывает [его] из виду; берега приближаются, и бунтующее море бросает далеко всплески свои по песчаной отлогости {Кронштадт выстроен на острове Котлине, называемом по-шведски Ретузари; от него идет к западу коса верст на 7.}. Финский челн, меня ожидающий, бьется на кипящих волнах. Я обозреваю небосклон: дождь стесняет круг зрения, ветер свирепеет, море усиливает ярость; но я вверяюсь буре и пускаюсь по волнам, сопутствуемый опытом.
Парус поднят; твердая рука управляет кормилом; берег удаляется; пена спешит вперед и пена гонится за ладьею. То, всходя на вал, челнок орошается брызгами, то спускаясь, едва уходит от свирепого вала; то бросясь вправо, подставляет бок свой ударам волн; то рискнув влево {Рыскать техническое слово; обыкновенно при сильных попутных ветрах судно рыщет в обе стороны.}, грозит опрокинуться, но искусство избегает ударов и предохраняет от потопления. Верхи подводных камней, венчанные седыми всплесками, мелькают вправе, тюлени -- предвестники бури, ныряют около нашей лодки и хищные чайки с писком носятся над волнами.
Мы уже близ цели пути нашего: Толбухинская башня гордо возвышается на уединенном островке, окруженном грядами каменьев, видна белая пена; уже слышен рев бьющихся волн, челнок летит, башня растет в глазах наших -- спускаем парус, и последняя волна бросает нас на берег.
Я исполнил там свое дело {Сочинитель ездил туда по должности.}; но буря разразилась; небо пролилось ручьями. Тщетны покушения спустить лодку в обратный путь: яростное море столько же раз бросает ее на берег, сколько раз соединенные силы сталкивают оную в воду. Наступающий ветер и дождь скрывают направление пути; рев моря не дает слышать друг друга, и необходимые волны разлучают нас беспрестанно. И так я остаюсь до утра, даю отдых бесстрашным пловцам, верным моим сотоварищам.
Дерзость человеческая открыла себе дорогу чрез гибельную стихию; опыт научил снаровлять волнам и ветрам; предосторожность поставила днем приметные по берегам знаки и зажгла ночью условные огни, провождавшие пловцов от места к месту. Кипящая смола, пылающее дерево и дымный земляной уголь, на высоких горах и нарочных башнях возжигаемые, прокладывали светлую стезю мореплавателю к желанному берегу.
Но природа посмеивалась усилиям слабого человечества: часто бури и дожди препятствовали зажигать или погашали зажженные на открытом воздухе маяки, и корабль во мраке, реемый волнами, подвергался неизбежной гибели; часто хищничество и разбой зажигало огни не в надлежащем месте, и обманутый пловец делался жертвой своей доверенности {В прежние времена маяки зависели от прибрежных обывателей. Береговое право и желание корысти заставляли часто их злодействовать, зажигая огни не в надлежащем месте. Они вводили в заблуждение мореплавателей, пользовались их товарами при кораблекрушении, и самые люди становились их невольниками.}. Тысяча лет протекли; но маяки не изменили своего вида, и тысячи несчастных гибли у тех берегов, у коих чаяли найти пристанище.
Наконец химия и механика соединились к пользе человечества; силы природы восстали противу ней самой и маяки, не взирая на бури и дожди, вооруженные удивительными Аргантовыми лампами {Аргантовая или кинкетовая лампа изобретена в Америке художником Аргантом.}, в хитрых параболах вмещенными {На маяке обыкновенно кругом становятся на фонаре параболические реверберы или вогнутые зеркала, толсто серебром планированные, в фокусе коих помещена лампа. Свойство сих парабол заключается в параллельном отражении лучей на далеком расстоянии.}, простерли неизменный, светлый отличительный луч во сретение кораблям на неимоверное расстояние, и мореходцы, обнадеженные безопасностью своей, так же смело плывут ночью, сопровождаемые светом маяков, как и днем при всем блеске и величии солнца.
Я всхожу на высокую башню {Во 100 футов каменная башня,}, девяносто пять ступеней возводят к пространному фонарю. Шесть шагов поперечника и шесть шагов высоты образуют его пространство. На средине утвержден железный постав, обращающийся с двумя кругами, носящими двадцать четыре лампы, в стальных, же реверберах утвержденные. Частые стекла окружают фонарь сей и пропускают спасительный свет лампад, увеличенный вогнутыми параболическими зеркалами {По Финскому и Рижскому заливам таковых маяков находится 22 и все они зависят от правительства Российского.}.
Выхожу на окружающий помост, на коем сторож во время ночи бдит орлиным оком для подания помощи несчастному пловцу, ежели судьба или неосторожность приведет его к подводным камням, маяк окружающим. Вечер темнеет, дождь перестал, но буря усилилась; ее порывы и протяжный рев волн подобятся отдаленному грому, кажется, башня колеблется в основании; море расстилается серою пеленою, и быстро бегущие облака, то сдвигаясь, то разрываясь, обещают продолжительную бурю.
В промежутки дождевых громад заходящее солнце разливает багровый блеск по пенящемуся морю и поглощает последними своими лучами стены отдаленного Кронштадта, главы церквей, кресты колоколен, и стекла возвышенных зданий представляют пожар на черном небосклоне востока. Страшное зрелище!
Кругом море; Ораниенбаумский и Систербецкий берега синеют и желтеют попеременно, освещаемые прерывно красными лучами солнца, четыре корабля на белых парусах летят в отдаленные страны, оживляясь надеждою корысти. Как малы кажутся они! Каждая волна готова поглотить их! Как мал островок, на коем поставлена башня! Кажется, она не имеет основания! Волны бьются;-- плещут;-- взбегают по отлогости до самой башни и с ревом скатываются назад.
Приветствую тебя, заходящее светило! борьба стихий ужасна! Кажется, что хаос заступает место творения и я вижу тебя в последний раз. Ты уже погасло для других жителей земли, отделенных к востоку синею далью; но ты горишь еще для меня, ближайшего к твоему западу, вознесенного на сию высоту башни, изображающей в ночи слабое подобие света твоего, и воздвигнутой мореплавателями в утешение твоего отсутствия. Приветствую тебя, как древний Гебр; как жрец твоего храма, и ты -- подобно древнему солнцу Зороастрову, в залог возвращения, возжигая само собою светильники башни, утопаешь в волнах, окруженное блеском своего величия {Свойство параболы, отражающей параллельно лучи света, в фокусе поставленного, превращается, ежели параллельные лучи ударяют на ее поверхность: тогда они, собираясь в фокусе, зажигают в оном горючие вещества, и потому на маяках из предосторожности фонарь завешивается чехлом, иначе лампы загораются сами собою.}.
Лампы зажжены; ослепительный блеск разливается; воздух и вода, свет и тьма сражаются между собою; дикая утка и легкокрылый кулик, захваченные в полете бурею, несутся на яркий блеск маячного огня, и ударяясь о стекла фонаря, падают бездыханны. Изумлен, оглушен и ослеплен, схожу я в молчании с высоты, и едва могу успокоиться посреди давно спящих обитателей уединенного острова {При каждом маяке есть очень покойный караульный дом для служителей.}.
Ясное солнце, тихое утро и легкое колебание волн наполнили сердце мое радостью при пробуждении. Я выхожу насладиться свежестью воздуха и застаю в занятиях служителей маяка: один утверждает кровельку над гнездом ласточки, дождем смытом; другой огораживал недавно посаженное деревцо на горсти земли, с трудом сюда привезенной; третий выплескивал соленую воду, затопившую колодезь; тот ловил рыбу, а этот готовил завтрак.
Восемьдесят шагов в длину и пятьдесят в ширину составляют все пространство каменного островка, населяемого шестью отшельцами. Каждая птичка, к ним ветром занесенная, каждая травка, между камней проросшая, радует их несказанно; они берегут их, защищают от ветров и дождя и каждый после трудов отдыхает, занимаясь своим прутиком, своим цветочком, своею ласточкою.
Прощайте, отшельцы мира! Жизнь ваша безмятежна: посреди бурь вы наслаждаетесь совершенным спокойствием, дни ваши посвящены благотворению и невинным радостям; прощайте! я отъезжаю туда, где при ясном небе свирепствуют бури, где при всех напряжениях к блаженству -- мы несчастны; -- прощайте, отшельцы мира!
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые напечатан в сборнике "Рассказы и повести старого моряка Н. Бестужева" (М., 1860), по которому дается текст в настоящем издании. Летом 1819 года Н. Бестужев принял предложение директора службы маяков в Финском заливе Л. В. Спафарьева занять должность его помощника. Свои непосредственные обязанности он стремился сочетать с научным описанием островов и маяков Финского залива. В письме к своему другу, основоположнику русской гидрографии, адмиралу М, Ф. Рейнеке из Селенгинска 8 мая 1852 года Бестужев рассказывал о своих неосуществившихся планах: "Благодарю Вас за сведения о островах морских Финского залива.-- Некоторые я знаю и люблю, оттого-то и интересовался знать, будет ли о них что-нибудь написано и напечатано Вами. Вообще эти острова terra incognita (неведомая земля) для всех, даже для моряков.-- И я, если б не служил помощником директора маяков, то не видал бы ни одного. Спафарьев обещал беспрестанно, но никак не мог сдержать своего слова, дать мне время и способ объехать и описать порядочным образом маяки наши и острова" (Воспоминания Бестужевых. Ред., статья и коммент. М. К. Азадовского. М.--Л., 1951, с. 512--513). Очерк о Толбухинском маяке -- единственное свидетельство попытки Бестужева осуществить свой план.