makarena

Капитан Волк Ларсен из знаменитого романа Джек Лондона "Морской волк", капитан шхуны "Призрак"

"– Капитан – Волк Ларсен, так его все называют. Я никогда не слыхал его настоящего имени. Но говорите с ним поосторожнее. Он сегодня бешеный..."

Жестокий, бессердечный Волк Ларсен - он правит судном и командой, применяя и физическую силу и коварный расчет, при это команда набрана из разношерстного сброда силой по старой британской традиции.

"Ростом он был, вероятно, пяти футов и десяти дюймов, быть может, десяти с половиной, но не это бросалось мне прежде всего в глаза, – я сразу почувствовал его силу. Это был человек атлетического сложения, с широкими плечами и грудью, но я не назвал бы его тяжеловесным. В нем была какая-то жилистая, упругая сила, обычно свойственная нервным и худощавым людям, и она придавала этому огромному человеку некоторое сходство с большой гориллой.
.............................
Он крепко стоял на ногах, ступал твердо и уверенно; каждое движение его мускулов – то, как он пожимал плечами или стискивал в зубах сигару, – все было полно решимости и казалось проявлением избыточной, бьющей через край силы. Но эта внешняя сила, пронизывающая его движения, казалась лишь отголоском другой, еще более грозной силы, которая притаилась и дремала в нем, но могла в любой миг пробудиться подобно ярости льва или бешеному порыву урагана.
Волк Ларсен и не смеялся, хотя в его серых глазах мелькали искорки удовольствия, и только тут, подойдя к нему ближе, я получил более полное впечатление от этого человека, - до сих пор я воспринимал его скорее как шагающую по палубе фигуру, изрыгающую поток ругательств. У него было несколько угловатое лицо с крупными и резкими, но правильными чертами, казавшееся на первый раз массивным. Но это первое впечатление от его лица, также как и от его фигуры, быстро отступало на задний план, и оставалось только ощущение в этом человеке скрытой внутренней силы, дремлющей где-то в недрах его существа. Скулы, подбородок, высокий лоб с выпуклыми надбровными дугами, могучие, даже необычайно могучие сами по себе, казалось, говорили об огромной, скрытой от глаз жизненной энергии или мощи духа - эту мощь было трудно измерить или определить ее границы, и невозможно было отнести ее ни под какую установленную рубрику.
Глаза - мне довелось хорошо узнать их - были большие и красивые, осененные густыми черными бровями и широко расставленные, что говорило о недюжинности натуры. Цвет их, изменчиво-серый, поражал бесчисленным множеством оттенков, как переливчатый шелк в лучах солнца. Они были то серыми - темными или светлыми, - то серовато-зелеными, то принимали лазурную окраску моря. Эти изменчивые глаза, казалось, скрывали его душу, словно непрестанно менявшиеся маски, и лишь в редкие мгновения она как бы проглядывала из них, точно рвалась наружу, навстречу какому-то заманчивому приключению. Эти глаза могли быть мрачными, как хмурое свинцовое небо, могли метать искры, отливая стальным блеском обнаженного меча, могли становиться холодными, как полярные просторы, или теплыми и нежными. И в них мог вспыхивать любовный огонь, обжигающий и властный, который притягивает и покоряет женщин, заставляя их сдаваться восторженно, радостно и самозабвенно.

Я начинаю понимать, насколько он одинок. На всей шхуне нет человека, который не боялся бы его и не испытывал бы к нему ненависти. И точно также нет ни одного, которого бы он, в свою очередь, не презирал. Его словно пожирает заключенная в нем неукротимая сила, не находящая себе применения.
.............................
Такое одиночество тягостно само по себе, у Ларсена оно усугубляется исконной меланхоличностью его расы. Узнав его, я начал лучше понимать древние скандинавские мифы. Белолицые, светловолосые дикари, создавшие этот ужасный мир богов, были сотканы из той же ткани, что и этот человек. В нем нет ни капли легкомыслия представителей латинской расы. Его смех - порождение свирепого юмора. Но смеется он редко. Чаще он печален. И печаль эта уходит корнями к истокам его расы. Она досталась ему в наследство от предков. Эта задумчивая меланхолия выработала в его народе трезвый ум, привычку к опрятной жизни и фантастическую нравственность...
...............................
Он был, несомненно, красив - настоящей мужской красотой. Снова я с удивлением отметить, что в его лице нет ничего злобного или порочного. Можно было поклясться, что человек этот не способен на зло. Но я боюсь быть превратно понятым. Я хочу сказать только, что это было лицо человека, никогда не идущего вразрез со своей совестью, или же человека, вовсе лишенного совести. И я склоняюсь к последнему предположению. Это был великолепный образчик атавизма - человек настолько примитивный, что в нем как бы воскрес его первобытный предок, живший на земле задолго до развития нравственного начала в людях. Он не был аморален - к нему было просто неприменимо понятие морали".

В Ларсене соединяются противоположные, исключающие друг друга черты. Он необыкновенно жесток и бесчеловечен. В то же время он высоко развит интеллектуально, ему знакомы астрономия, физика, философия. Для него ничего не стоит убить человека, и в то же время он большой ценитель поэзии, восторгается стихами Броунинга. Позже такие люди становились героями песен Владимира Высоцкого: "...могу одновременно грызть стаканы и Шиллера читать без словаря".

Его философия жизни очень проста. Жизнь - это борьба, в которой побеждает сильнейший. Этим принципом Ларсен руководствуется в своих поступках.
"– Сила всегда права. И к этому все сводится. А слабость всегда виновата. Или лучше сказать так: быть сильным – это добро, а быть слабым – зло. И еще лучше даже так: сильным быть приятно потому, что это выгодно, а слабым быть неприятно, так как это невыгодно. Вот, например: владеть этими деньгами приятно. Владеть ими – добро. И потому, имея возможность владеть ими, я буду несправедлив к себе и к жизни во мне, если отдам их вам и откажусь от удовольствия обладать ими.
– Но вы причиняете мне зло, удерживая их у себя, – возразил я.
– Ничего подобного! Человек не может причинить другому зло. Он может причинить зло только себе самому. Я убежден, что поступаю дурно всякий раз, когда соблюдаю чужие интересы. Как вы не понимаете? Могут ли две частицы дрожжей обидеть одна другую при взаимном пожирании? Стремление пожирать и стремление не дать себя пожрать заложено в них природой. Нарушая этот закон, они впадают в грех".
Ларсену чужды жалость и сострадание. Даже пораженный тяжелым недугом, ожидая приближения смерти, Ларсен не меняется. С начала до конца он остается законченным индивидуалистом, жестоким, свирепым, аморальным человеком.

Ларсен - один из самых сложных образов у Лондона.
В этом романе Лондон поставил перед собой задачу - осудить культ силы и преклонения перед ней, показать в настоящем свете людей, стоящих на позициях Ницше.
"Я снова и снова пишу книги, смысл которых не доходит до читающей публики,- сетует Лондон в письме осенью 1915 года.- Много лет тому назад, в самом начале моей литературной карьеры, я обрушился на Ницше и его идею сверхчеловека. Сделал это в "Морском волке". Многие прочли "Морского волка", но никто не обнаружил, что это атака на философию сверхчеловека".
В образе Волка Ларсена писатель показал отвратительнейшие черты ницшеанского сверхчеловека, его звериную жестокость, аморальность и безудержный эгоизм.

Волка Ларсена Лондон наделил чертами отчасти присущими ему самому. Джек Лондон любил и восхищался своим творением в лице своего героя Волка Ларсена, той беспристрастностью, с которой Волк Ларсен шел по жизни. Которого ни трогали ни ревность, ни зависть, ни тщеславие. Жизнь для него была игрой. Он даже не ненавидел тех людей, которым хотелось причинить боль.

Настоящий викинг, завоеватель и победитель.