...Анабель де Мор наконец дождалась того дня, когда ее супруг и отец ее годовалого сына Шарля вернулся домой из дальних странствий после многомесячного отсутствия. Все это время Анри де Монпе провел в рискованном путешествии к берегам далекой Вест-Индии, сопровождая в качестве морского офицера и адъютанта важную особу, имевшую свои интересы на плантациях Мартиники.
Поездка была относительно спокойной, если не считать небольшого инцидента, произошедшего в таверне Форт-де-Франса. Некий Санглиер, совершенно пиратского вида капитан брига «Косуля» проиграл Анри в карты приличную сумму, и сославшись на отсутствие наличных предложил в качестве компенсации карточного долга захваченную им недавно по случаю рабыню. Надо сразу сказать, что девчонка оказалась настоящей фурией, никого к себе не подпускавшей. Ее острые зубы, твердые кулачки и пронизывающий взгляд отпугивали видавших виды охотников до женских прелестей. Продать ее было затруднительно и капитан решил избавиться от нее при первом же удобном случае.
Анри был по тем временам достаточно просвещенным человеком, в ком интеллект удачно совмещался с искренней религиозностью, и относился к работорговле с нескрываемой брезгливостью. Подобное предложение вызвало у него справедливое негодование, непонятное большинству присутствующих. Дело кончилось потасовкой, в которой Анри оказался один против четырех головорезов. И, если бы не подоспевший патруль, Анабель вполне могла бы остаться вдовой, а наша история закончиться, так толком и не начавшись.
Когда страсти поутихли и по приказу капитана в таверну притащили плененную индианку, де Монпе по совету сержанта патруля решил не обострять ситуацию и принять предложенный выкуп. К тому же индианка была молода и на редкость хороша, несмотря на многочисленные следы обильных побоев, а молчаливый крик о помощи, застывший в ее глазах, прибавил Анри решимости.
Таким образом, карибская пленница оказалась в прислугах на другом конце света в старинном гасконском поместье. Как вы, наверное, уже догадались, новая служанка была ни кем иной, как Шочикецаль, дочерью правителя ица Канека. Не в силах выговорить непривычное для европейского слуха имя, девушку стали называть Жозефиной.

Бастард
Радость Анабель по случаю возвращения супруга вскоре омрачило то очевидное внимание, которое де Монпе стал оказывать Шочикецаль-Жозефине. Надо отметить, что оправившись от побоев, индианка даже в скромной одежде служанки выглядела как настоящая принцесса, а ее огромные черные глаза могли свести с ума любого праведника. Было в этом взгляде что-то подавляющее волю и завораживающее. Сейчас бы его назвали гипнотическим. Тогда же обладательницу подобных глаз в любой момент могли объявить ведьмой, и судьба ее в этом случае была незавидна.
Анри, которого индианка вполне справедливо посчитала своим спасителем, относился к новой служанке весьма благосклонно, оградив ее от грубой работы. Более того он решил приобщить ее к благам цивилизации и лично взялся обучать ее французскому языку. Усилия новоявленного учителя словесности не прошли даром, уже через два месяца Жозефина могла вполне сносно изъясняться на чужом языке, а еще через месяц выяснилось, что девушка ждет ребенка.
Хотя это увлечение супруга Анабель было крайне неприятно, она сочла ниже своего достоинства ревновать мужа к дикарке. Впрочем, скоро выяснилось, что Анри преуспел одновременно на два фронта, и его супруга также скоро станет матерью.
В отличие от Жозефины беременность Анабель проходила трудно. Постоянные обмороки и плохое самочувствие измучили ее и супруга. В последний месяц Анабель практически не вставала с постели. Анри упросил друга семейства Беранара Ларафинье, уважаемого в округе эскулапа пожить в замке. Жозефина все это время старалась не попадаться на глаза невзлюбившей ее хозяйке, но в то же время, несмотря на собственное положение, быть рядом, чтобы оказать посильную помощь. Шарля вообще отправили на время погостить к родне.
И вот в одну ненастную декабрьскую ночь случилось то, что и должно было случиться.
Своды фамильного замка пронзил детский крик. Это был крик сына Анри и Жозефины. У Анабель в эту ночь часом раньше родился мертвый ребенок. Анри был в отчаянии, он не знал, что скажет супруге, когда та придет в сознание.
Ларафинье принимавший роды обеих женщин, которых разделяли всего лишь несколько комнат общего коридора, потрясенный случившимся не меньше самого де Монпе, все же первым взял себя в руки и сделал ему совершенно неожиданное предложение.
Поскольку никаких сомнений, что народившийся бастард был сыном Анри, ни у кого не было, как не было и никаких других свидетелей произошедшего кроме самого де Монпе, Ларафинье и Жозефины, подмена ребенка вполне могла бы остаться никем не замеченной. Для этого, правда, придется уговорить индианку, но эту тяжелую миссию эскулап, видя состояние Анри, предложил взять на себя.
Жозефина сознания не теряла и быстро сообразила, что судьба ее сына, безусловно, сложится намного благополучнее, если его будут считать законнорожденным де Монпе. Единственным ее условием было то, что она будет иметь к нему постоянный доступ в качестве няни, кормилицы, кого угодно.
Обследовав бастарда, Анри и лекарь не нашли у него явных признаков чужой расы. Впрочем, и его мать отличалась вполне европейской внешностью. Кожа ее была смугла, но не темнее, чем у многих женщин юга Франции, черты лица и разрез глаз были правильны и изящны. Только густые, черные, как смоль, длинные волосы могли навести на мысль о ее более южном происхождении. Но как раз волосы ребенку, похоже, достались от отца.
Тайный сговор свершился.
Анри позвал служанок, которых Ларафинье предварительно прогнал, чтобы не мешались под ногами, и очнувшейся через полчаса Анабель, поднесли «её» малыша.

След ица
Сына крестили Мишелем. Тяжелые роды подорвали здоровье Анабель. Основное время она проводила в уединении, предаваясь чтению библии и рукоделию. Кормилицей Мишеля стала Жозефина. Анабель была для окружающих странно равнодушна к новорожденному, как будто ее сердце распознало подмену.
Печаль и предчувствие грядущих катастроф поселилась в замке Монпе. Через полгода Анабель тихо скончалась. Анри, мучимый угрызениями совести, решил окончательно оставить службу и поселился в замке, решив посвятить себя воспитанию сыновей, оставшихся без матери. Но Шарль после семейной трагедии стал тяготиться обществом отца и брата. Крепкий и смышленый мальчуган предпочитал шумные и веселые компании крестьянских детей тоскливой атмосфере стен, отчего дома, чем немало огорчал Анри.
Жозефина не отходила от сына ни на шаг. Она пела ему незнакомые Анри песни и рассказывала что-то на своем языке, несмотря на запреты хозяина. Когда же мальчик заговорил, то выяснилось, что говорит он тоже отнюдь не на языке франков. Де Монпе был взбешен, но поделать ничего не мог. Каждый раз, когда он хотел поставить на место зарвавшуюся служанку, его пыл останавливал ее тяжелый укоряющий взгляд, против которого он был бессилен. Анри начал чаще прикладываться к вину, благо свои виноградники еще давали достаточно этой продукции. Но финансовые дела де Монпе оставляли желать лучшего, поместье постепенно приходило в упадок.
Шарля по требованию обожавшей его матери покойной Анабель отправили к ней на постоянное проживание. Его рано проявившееся способности к музыке и литературе, а также веселый и беззаботный нрав требовали более непринужденной атмосферы и общества сверстников. Анри чувствовал отчужденность со стороны старшего сына и понимал правоту тещи, поэтому перечить не стал.
Когда Мишелю едва исполнилось три года, случилась новая беда. Мальчик серьезно заболел. Прибывший в спешке Ларафинье вынужден был поставить неутешительный диагноз. Ребенку оставалось жить несколько суток. Мальчик метался в сильнейшем жару и сомнений в исходе ни у кого не оставалось.
Когда Анри и Жозефина остались одни у кроватки умирающего младенца, индианка бросилась перед хозяином на колени, чего раньше не делала никогда, и взмолилась разрешить ей провести над Мишелем древний обряд ее народа, который сможет дать ему защиту от овладевших им злых духов.
Анри было уже все равно, и он, молча, вышел из комнаты.
Что происходило там, в следующие часы никто уже не узнает никогда. Известно только, что солнечный летний день тогда сменился осенней непогодой. Небо заволокли свинцовые тучи, и разразилась жуткая гроза. Анри, чтобы унять охвативший его ужас и отчаяние, а также не слышать жуткие гортанные крики, доносившиеся из детской комнаты, напился в рыцарском зале до бесчувствия и заснул, глядя на танцующее пламя камина.
Когда, очнувшись, он смог подняться в комнату Мишеля, жуткая картина предстала перед ним.
Жозефина лежала без чувств рядом с кроваткой сына, сжимая в руке окровавленный кинжал. Мишель лежал в ворохе белья. Обнаженная грудь ребенка была изуродована глубокими и частыми порезами с запекшейся кровью.
Но, о чудо, ребенок был жив и мирно спал, глубоко дыша и постанывая во сне.
Анри плохо помнил тот день, крики набежавших слуг, появление местного кюре и стражников, которые тащили куда-то обессиленную Жозефину. Больше он ее никогда не видел. Ее обвинили в покушении на жизнь сына де Монпе и в колдовстве. Обвинения были слишком тяжелыми, а доказательства неоспоримыми, чтобы как-то смягчить участь несчастной. В те жестокие времена жизненный путь ведьмы, как правило, венчал костер. Судьба несчастной индианки не стала исключением.
Мишель выжил в тот раз, а на его груди остались рубцы, образовавшие при заживлении странный узор.
Стараниями все того же Бернара Ларафинье мальчик быстро пошел на поправку. Анри, потрясенный ударами судьбы, все же нашел в себе силы взять себя в руки и заняться делами.
Все свободное от управления поместьем время он стал уделять младшему сыну, определив ему в будущем карьеру военного моряка.
В отличие от Шарля Мишель был благодарным учеником. Он, открыв рот, слушал рассказы отца о дальних странах и морских сражениях, абордажах и артиллерийских дуэлях, коварных испанцах и благородных французах. Много времени в воспитании будущего офицера королевского флота отец уделял физической подготовке. Мишель и здесь был на высоте. К двенадцати годам он превратился в крепкого подростка, освоившего азы военной науки, и Анри отправил его учиться морскому делу в морскую академию Мальтийского Ордена, готовившую лучших мореходов Европы.
Приезжая на каникулы Мишель каждый раз радовал стареющего отца выправкой и возмужавшим видом.
Женщину, которая пела ему песни на странном языке, Мишель помнил смутно. Но, странное дело, ему до сих пор был понятен их смысл. Происхождение шрамов Анри объяснил сыну тем, что однажды он по недосмотру слуг напоролся на борону, брошенную во дворе замка. У Мишеля не было оснований сомневаться в правдивости отца. О событиях той трагической ночи у него не осталось никаких воспоминаний.
Повзрослев, Шарль взял фамилию матери, что тогдашним этикетом не возбранялось. К тому же в родовом замке отца он был редким гостем. С Мишелем они виделись еще реже. Напряженность в их отношениях присутствовала с самого начала. В брате Шарль видел невольного виновника смерти своей матери. Мишель в свою очередь, привыкший быть в центре внимания отца, не хотел его делить еще с кем-то.
К тому же и по характерам братья оказались почти антиподами.
Мишель, получив аскетическое мужское воспитание, вырос умным, расчетливым, волевым, но крайне эгоистичным молодым человеком. По складу натуры он не был способен на какие-либо устойчивые привязанности в отношении, окружавших его людей, считая их просто статистами в собственной судьбе. Видимо, поэтому он мог легко вызывать в них встречную привязанность, играя на их страстях и желаниях, говоря им то, что они хотели бы услышать. Единственный человек, к которому он испытывал чувства, похожие на благодарность, был отец, сильно сдавший за последние годы, подтачиваемый каким-то скрытым недугом.
Его брат, избалованный женским вниманием, наоборот, с детства проявлял себя как экстраверт и лентяй, легко идущий по жизни и предпочитающий не задумываться о последствиях своих спонтанных поступков.
Шарль не любил планировать будущее и больше всего на свете дорожил собственной свободой. Мишеля томили смутные предчувствия ждущих его впереди жарких баталий и необычайных приключений.
Неслучайно, когда восставшая Каталония обратилась к королю Франции Людовику XIV за помощью, молодой офицер от артиллерии Мишель де Монпе впервые пошел против воли отца и оказался в числе добровольцев, ступивших на испанскую землю.